Производство говядины стало приоритетом для агробизнеса Казахстана еще в 2011 году. Однако спустя 10 лет этой отрасли так и не удалось прочно встать на ноги. О том, что сдерживает развитие мясного животноводства страны, портал ElDala.kz пригласил поговорить Максута Бактибаева, генерального директора Мясного союза Казахстана.
«Планку взяли с опозданием на 3 года»
— Здравствуйте, Максут. Давайте начнем с подведения итогов Проекта повышения экспортного потенциала по мясу КРС. В нем была обозначена задача — экспортировать по итогам 2020 года 180 тыс. тонн мяса. Понятно, что выполнена она не будет. На Ваш взгляд, почему не удалось добиться результата?
— Добрый день, Сергей. Спасибо, что выбрали нашу тему, мясную. Она очень актуальна. А что касается Вашего вопроса: да, действительно, программа развития экспортного потенциала стартовала в 2011 году. Планировалось, что в 2016 году будет осуществлен экспорт 60 тыс. тонн. А уже к 2020 году — 180 тыс. тонн.
Если Вы помните, ровно год назад мы подводили итоги, и на пресс-конференции отчитались, что планка в 60 тыс. тонн взята. Но с опозданием на три года. Почему так произошло, мы тогда очень подробно объясняли.
— Давайте объясним еще раз.
— Да, лишним не будет. Чем больше будет доступной информации, тем лучше.
Что подразумевал проект развития экспортного потенциала? Нельзя просто взять мясо с рынка и продать его за рубеж. Потому что мировая торговля — это все-таки проверка всей системы на конкурентоспособность в глобальном масштабе. Ты не можешь просто прийти со своей продукцией и сказать: купите у меня. Тем более с таким объемом. А 60 тыс. тонн — это примерно $300 млн.
То есть просто так продать продукцию, не стандартизированную, не соответствующую международным требованиям — это невозможно. Потому была проведена очень большая подготовительная работа для того, чтобы этим требованиям соответствовать.
В первую очередь, конечно, это рентабельность. Цена нашей говядины должна быть конкурентоспособной.
— Какая сейчас среднемировая цена на говядину? А какая у нас, в Казахстане?
— Средняя цена $4,5-4,8 за килограмм замороженного мяса.
— А себестоимость?
— Она у всех разная.
— У стран-лидеров со схожими условиями?
— У Бразилии?
— Бразилия по климату с нами не схожа.
— Если по климату, то ближе всего нам Канада.
— Да, давайте сравним себестоимость говядины у нас и в Канаде.
— Канада очень много скота поставляет в США для дальнейшей переработки. И неплохо на этом зарабатывает, используя свои пастбища. Но мы отвлеклись, Сергей.
Следует объяснить, почему план по экспорту 60 тыс. тонн был выполнен спусти три года после намеченной даты. Этот вопрос мне хорошо известен, так как я сам принимал непосредственное участие и в разработке, и в реализации этой программы — сначала будучи фермером, потом работая в Минсельхозе, а потом уже работая в Мясном союзе. Так что с этой отраслью я связан уже 10 лет.
Программа — это все-таки цифры, расчеты, и они были основаны на статистических данных 2010 года (до проведения инвентаризации скота). На тот момент по статданным крупного рогатого скота было около 7 млн голов.
— У меня есть статданные, я могу посмотреть. Так, в 2010 году поголовье КРС составляло 6 млн 175 тыс. голов, а в 2011 — 5 млн 702 тыс.
— Да, а потом еще два года «сдувались», потому что многие области не подписывались разом убрать этот «воздух». Были индивидуальные сложности с акимами-тяжеловесами. Они говорили: «Давай не сразу, а то получится, как будто мы тут приписками занимались».
И фактически «сдулось» около 1 млн голов скота в результате инвентаризации.
«Скот нужно кормить полноценно»
— И, таким образом, выполнение задачи по экспорту пришлось отложить.
— Да, надо учитывать, что ежегодный естественный рост поголовья в Казахстане составляет 3,5%.
— Это очень мало, потому что спрос на мясо растет быстрее, чем поголовье.
— Спрос растет на 1,5% в год. На эту цифру растет население — и, соответственно, увеличивается спрос на мясо. То есть чистое сальдо у нас 2% в год. Поэтому, чтобы 60 тыс. в год получить, ничего не делая, естественным путем — получится примерно 2030 год.
Поэтому, чтобы ускорить рост, мы могли пойти двумя путями. Первый — улучшать качество поголовья. То есть, чтобы с одной головы мы получали больше мяса. На тот момент, на начало программы, средний выход мяса с туши составлял 150 кг или чуть больше. То есть вес бычка был 300 кг. Это очень низкий показатель, который подчеркивал неэффективность всей отрасли.
Ведь получить теленка — это самое сложное. Поэтому наша задача — максимально получить с него мясо. В Америке, например, с одного бычка получают 300-400 кг. А у нас — 150.
— И что Вы предложили, чтобы решить эту проблему?
— Первое — это финишный откорм. То есть, этого бычка нужно было кормить полноценно, одинаковым рационом, поскольку у самих ЛПХ и у фермеров не было возможности заниматься кормопроизводством.
И второе — улучшать генетические характеристики скота.
— То есть Вы имеете в виду, что нужна была вертикальная структура: ферма-откормплощадка-мясокомбинат.
— Да. Ведь на тот момент промышленных откормплощадок вообще не существовало. Может быть, были какие-то попытки на 50-100 голов. Но целенаправленно этим никто не занимался. А это — капиталоемкое занятие. И первым этапом проекта стало строительство этих откормплощадок по Казахстану. Выделялись кредиты для того, чтобы они взяли на себя функцию финишного откорма.
— Сколько откормплощадок в Казахстане сейчас?
— По-моему, более 200. Это с вместимостью от 1000 голов и выше. Это полноценные предприятия, с рабочими местами, с кормовой базой.
— Насколько я понимаю, Мясной союз Казахстан как раз крупнейшие откормплощадки и объединяет?
— Не только их. У нас есть и племенные репродукторы, и фермеры, и мясокомбинаты. То есть Мясной союз объединяет всех, кто имеет отношение к мясу. За исключением тех, кто его употребляет. А то бы получилось, что в нем состоят 18-19 млн человек, минус вегетарианцы.
Ну так вот, создание откормплощадок было первым этапом проекта, чтобы нам было, куда поместить скот, чтобы после откорма он давал не 150 кг, а 250 кг. Потому что такое мясо потребляют за рубежом. Ты не можешь экспортировать эти 150 кг. Потому что там ни стейков нет, ничего — одни кости. Это тощак считается, его не продашь.
— То есть в кондиционной говядине должны быть прожилки жира, которые делают ее мраморной?
— Не обязательно. Мраморное мясо — это уже топ. А в нашем случае, просто должно быть мясо. Не кости, а мясо. Это самое главное.
Второй задачей было улучшение генетических качеств скота. То есть уменьшение себестоимости мяса за счет лучшей конверсии корма.
Если взять 1991 год, мы можем допустить, что по генетике скота Советский Союз был на уровне Америки или Австралии. Но Запад с 1991 года развивался, росли по 3% в год. У них улучшались генетика и технологии. А мы падали с высокой скоростью. И на 2010 год у нас отрыв от передовых стран составлял не 20 лет, а 40, а то и все 50-60.
— По статистике, поголовье в 1990 году было 9 млн 757 тыс., а в 2010 году — 6 млн 175 тыс. То есть снизилось почти в полтора раза.
— Да, а ведь качественные показатели поголовья снизились еще сильнее. То есть в советское время из этих почти 10 млн голов 70% скота было на фермах — в крупных совхозах, где были генетика и полноценное кормление. А из 5 млн в 2010 году (по статистике — 6 млн) 85% составлял беспородный скот. И он не мог дать нужные привесы даже при интенсивном откорме.
«KazBeef — показатель качества»
— Получается, эту отрасль нужно было начинать строить с нуля?
— Да. Смотрите, на тот момент привесы составляли 500 граммов в сутки. Сейчас уже — 1 кг как минимум. Средний вес туши был 150 кг, сейчас после откорма — минимум 250 кг.
Такой пример приведу: в 2010 году лучшие стейки кушали только в двух-трех ресторанах. Их привозили из США, Новой Зеландии, Аргентины, Уругвая, и они стоили бешеных денег, от $100. Сейчас стейки есть везде, в любом ресторане, за три, пять, десять тысяч тенге.
— Причем казахстанского производства.
— Да, все казахстанского производства. Сейчас доля импортного мяса в премиум-сегменте — меньше 1%. И то только в топовых ресторанах.
— Основной производитель казахстанских стейков сейчас, наверное, KazBeef?
— Да, он одним из первых занял эту нишу. В свое время государство вложило что-то около 5 млрд тенге в создание этого предприятия как пилотного проекта, чтобы показать, что это возможно. Потом уже его купили местные инвесторы, которые поверили в этот бизнес. Очень хорошие ребята, они приложили максимум усилий, чтобы выйти в лидеры. Сейчас в любой ресторан придешь, видишь, что там мясо KazBeef — и это уже показатель качества.
Но помимо KazBeef есть еще десятки и сотни местных поставщиков, фермеров, которые снабжают рестораны. А доля дорогого импортного мяса значительно снизилась, практически до нуля. Да, дешевое мясо до сих пор в Казахстан завозится, но оно идет на переработку — производство колбасы и т. д. В этом случае качество мяса рассматривается в последнюю очередь — играет роль только его цена.
— Этому помогло улучшение генетики?
— Да. Как я сказал, мы отстали в мясной отрасли от ведущих стран на 50 лет как минимум. И наверстать это отставание в естественном режиме было невозможно. Приведу свой пример: когда я создавал свой племрепродуктор, хотел купить поголовье казахской белоголовой породы, рассудив, что это лучше, чем завозить откуда-то. И я начал звонить по всем региональным акиматам. В одном месте мне предложили 20 голов, в другом 40, в третьем 15. И получалось, что можно собрать только сборную солянку из 50 хозяйств. А это сразу проблемы по ветеринарии, по племенным качествам. Поэтому на тот момент невозможно было обойтись без завоза импортной генетики. И в Казахстан в рамках проекта завезли 50-60 тыс. голов племенного поголовья.
— Это за какой период?
— За 2011-2015 годы. Да, это было дорого, но оно того стоило. Благодаря этому фермеры сейчас имеют доступ к лучшей генетике. Раньше как было — главное чтобы просто был бык. Сейчас фермер имеет возможность выбирать лучшего производителя для того, чтобы получить лучших телят.
— Выбирают на племрепродукторах? Сколько их у нас?
— У нас сейчас уже более 500 племрепродукторов по самым разным породам. Это ангус, герефорд, казахская белоголовая, аулиекольская. Это основные четыре породы. Еще есть калмыцкая, есть экзотические типа шароле. Выбор широкий — пожалуйста, выбирай.
«Быков покупали ради субсидий»
— При завозе импортного скота параллельно шла поддержка отечественных пород — казахской белоголовой и аулиекольской?
— Дайте сначала определимся, что такое «поддержка» в рыночном понимании.
— Это формирование спроса.
— Вот, правильно. Да, такая поддержка шла. Ведь раньше фермер не был мотивирован покупать хорошего быка. У него не было на это денег, да и смысла в этом он не видел.
А когда государство создало спрос за счет субсидий фермерам на покупку этих быков и проведение селекционно-племенной работы, они три года покупали этих быков, чтобы просто получать эти субсидии. Но вскоре они уже видели результат. И после этого уже никому не надо было объяснять, зачем племенной бык. Цель была достигнута. Сейчас уже можно убрать эти субсидии, и они все равно будут покупать быков.
И спрос в первую очередь распространился на казахскую белоголовую породу. Потому что наш фермер очень тяжел на подъем и предпочитает местные породы импортным.
В результате сейчас поголовье казахской белоголовой в пять раз больше, чем было на момент старта программы. В пять раз! Вот вам показатель. И это только за счет того, что программа работает.
«В «КазАгро» теряешь 10 лет жизни»
— С этими двумя направлениями развития отрасли все понятно. Но Вам не кажется, что из программы выпало такое направление, как производство кормов? Потому что одно дело — завезти скот. Но потом его же еще нужно кормить. У нас в 2017 году Минсельхоз составил Карту кормопроизводства, где были приведены данные исследований — дефицит кормов в стране составлял почти 50%. Не голодал ли завезенный к нам скот? Так вопрос сформулируем.
— Голодал он, наверное, в чьем-то больном сознании. В представлении тех, кто всегда ищет черные пятнышки на солнце. Вопрос, наверное, лучше поставить так: сможет ли фермер, который берет хороший дорогой скот, его прокормить?
— Давайте так.
— Ну, какой дурак будет покупать дорогой скот, чтобы потом его не кормить?
— Но все-таки были такие?
— Процента 1,5-2, наверное, было, в пределах статистической погрешности. Но я считаю, что нельзя говорить о том, что дефицит кормов 50%. Государство помогает тем, что эти кредиты льготные, дешевле коммерческих, и субсидиями. Фермер берет кредит, он предлагает свои залоги — это его деньги, его ответственность. При выдаче кредита изучается кормовая база, технологическая карта, численность сотрудников. Все эти вещи смотрят очень внимательно. Кто не проходил через «КазАгро», тот будет жить на 10 лет дольше, мне кажется, потому что во время этой процедуры оставляешь очень много нервов. Так что, я думаю, у кого есть свой скот, тот кормами обеспечен.
Да, я согласен с Вами, что кормопроизводство как отрасль системно не развивается. Оно развивается по инициативе снизу вверх — кому надо, тот сам и развивает. А системного подхода очень мало, я согласен. Семена, система господдержки, орошение, логистика, переработка — всего этого нет, на самом деле.
«Ни сена, и скота — только голая степь»
— Об этом я спросил к тому, не стало ли отсутствие кормовой базы одной из проблем, которая в итоге и не позволила достичь показателя по экспорту мяса?
— Абсолютно нет. Как я уже сказал, в первую очередь это нехватка поголовья. Причем Минсельхоз писал записку в администрацию президента и предупреждал: мы не сможем к 2016 году выполнить этот план, потому что у нас после переписи выявлены неверные данные по поголовью. Мы же не можем опять приписками заниматься! Нам ответили: продолжайте, работайте, направление правильное, нужное.
И в результате, если сравнить мясную отрасль Казахстана сейчас с 2010 годом, это небо и земля. Есть, что показать. Раньше едешь — пустые поля, нет ни сена, ни кормов, ни скота, только голая степь. Сейчас смотришь — тут ферма стоит, тут коровы, тут бараны, тут лошади пасутся. Это все стало развиваться благодаря вниманию государства.
А с точки зрения кормопроизводств — нужно проблемы точечно решать. Например, доступность семян.
— Вы как эксперт какие видите возможности для решения этой проблемы?
— В первую очередь нужны технологии. Многие хозяйства сочные корма не выращивают, потому что техника дорогостоящая, потому что орошения нет. Сейчас спросите, кто силос или сенаж заготавливает? Но обходятся без этого. Да, скот на 5-10% недополучает. Но за счет общего вала компенсируют это.
А техника для кормопроизводства очень дорогая.
— Сейчас, после введения утильсбора, она стала еще дороже.
— Ой, давайте об этом не будем вспоминать, сразу настроение портится. Давайте о чем-то хорошем говорить.
«В ветеринарии предстоит сделать очень много»
— Кроме хорошего, проблем много, и их надо озвучивать. Одна из них, наряду с кормпороизводством, — ветеринарная безопасность. Насколько эта проблема сдерживает и рост производства, и экспорт мяса? Потому что страны-импортеры, рассматривая Казахстан как потенциального поставщика, наверняка обращают внимание и на безопасность мяса. Им нужна прозрачная понятная схема.
— Что касается ветеринарии, я не скажу, что все идеально. И у меня много вопросов к системе ветеринарной безопасности. И мы регулярно пишем об этом, участвуем в обсуждениях. Но очень медленно развивается эта система.
Но из того, что было сделано за 10 лет, — мы получили статус МЭБ. Это стандарт, если ты в МЭБ и имеешь статус, то тебя не нужно проверять каждой отдельной стране. Ветеринарная служба любой страны принимает статус МЭБ как данность. Это абсолютное значение, которое принимается на веру.
Конечно, получить статус непросто, это большая работа. Нужно менять систему ветеринарии, внутренние процессы, иметь показатели в рамках нормы. Именно на основании статуса МЭБ мы потом уже подписали протокол с Китаем. Это для нас сейчас самый большой и важный рынок, который растет двузначными цифрами. Система контроля там очень строгая. И тот факт, что мы получили право экспорта в Китай, — уже показатель хорошего уровня развития нашей ветеринарии.
А что касается негативных факторов в этой сфере, которые до сих пор не решаются, то это в первую очередь низкая зарплата ветеринаров. Эту работу должны выполнять профессионалы, но низкая зарплата не дает возможности их привлекать. Также проблема — низкий уровень материально-технического оснащения. Там куча затрат, которые бизнес сам не может нести. Мы считаем, что ветеринария, как и здравоохранение, — это обязанность государства.
Да, мы, фермеры, тоже вкладываемся в ветеринарную безопасность. Например, вакцинируем абсолютно все, чтобы не столкнуться с проблемами. И то бывают неприятные ситуации. Например, бруцеллез пошел по северным регионам. Бывают вспышки ящура на юге. Государство в этом случае нам помогает точечно. Но, например, системного страхования в животноводстве пока еще у нас нету. Очень много сделать еще предстоит.
«Оплати $20 тыс. и экспортируй»
— Раз мы заговорили об экспорте и ветеринарной безопасности — насколько сейчас сдерживает рост экспорта мяса нерешенность ветеринарных проблем в стране? Какие бы рынки нам могли более полно открыться, если бы у нас все было хорошо с безопасностью?
— Из тех рынков, на которые мы бы сейчас желали выйти, — это Турция. Она была закрыта в 2000-е годы. Но там вопросов по ветеринарии нет, там просто нужно заниматься. Статус МЭБ их устраивает. В рамках визита мы разговаривали с турецкой стороной, они нам говорят: направьте заявку, стандартный пакет документов — мы рассмотрим, проведем инспекции предприятий. Это вопрос номер один, это просто техническая работа.
— Она сейчас ведется?
— Нет. В Минсельхозе сейчас вообще оголилась ветеринария. Курирующий вице-министр Гульмира Исаева ушла, председатель комитета ушел, два зама ушли. Кто там будет работать, я вообще не понимаю. Чем думает этот Минсельхоз в отношении ветеринарии? Ужас. Это просто нонсенс.
— Кроме Турции какие рынки еще интересны?
— Еще арабские страны. Но опять же, у нас есть соглашение с ними. Теперь просто нужно инспектировать конкретные предприятия. Это стоит примерно $20 тыс. на каждое предприятие. Оплати — и экспортируй. Мы говорили правительству, включите эти деньги в бюджет. У нас столько выставок разных проводят, столько денег на них тратят для представления нашей продукции. Дайте лучше эти деньги на сертификацию предприятий. Халяль, ISO, еще некоторые аудиторские вещи. И все, мы начнем без этих выставок экспортировать. Но, видимо, те, кто решения принимает, не всегда полностью знают изнутри этот процесс.
— Это Минсельхоз или Минторговли?
— Честно, я уже устал следить, у кого эта функция. По-моему, сейчас это Минторговли. Этим занимался KazakhExport, Внешнеторговая палата, потом еще кто-то. Но у семи нянек — дитя без глаза.
— Кроме Турции и арабских стран, что с другим рынками? Взять тот же Китай — пока туда экспортировать мясо имеют право лишь четыре мясокомбината. Но это же очень мало. Что нужно сделать, чтобы расширить список?
— А уже все было сделано еще летом. Этим и занималась Гульмира Исаева, вице-министр. Обратилась к китайской стороне с просьбой проинспектировать еще 10-20 мясокомбинатов. Учитывая карантинные ограничения, договорились все сделать удаленно, по видео. И таким образом проинспектировали, по-моему, 20 мясокомбинатов. Сейчас документы на рассмотрении у китайской стороны. И мы ждем. Кстати, там есть и KazBeef, он первым стоял в списке. А вообще, все, кто хотел, все вошли в список.
— То есть скоро они смогут начать экспорт мяса в Китай?
— Да, но именно сейчас экспорт закрыт, Китай не принимает замороженное мясо из Казахстана. Потому что ученые Китая установили, что коронавирус может сохраняться на замороженных поверхностях.
— Но проблема рано или поздно решится?
— Думаю, да, в ближайшие полгода решится. Нам надо подготовиться за это время. Для того, чтобы экспортировать мясо в Китай, нам нужно чтобы у нас поголовье было.
«Мы просто теряем деньги»
— Нам осталось обсудить только один острый вопрос — запрет на экспорт живого скота, введенный в начале 2020 года. Насколько я понимаю, мораторий продлили еще на полгода. Как Вы к этому относитесь? И как Вы считаете, Казахстану выгоднее экспортировать мясом или скотом. Вы сказали, еще двум десяткам мясокомбинатов, возможно, дадут разрешение на поставки в Китай. Будет ли им что отправлять, если вывоз живого скота все-таки разрешат?
— Тут надо отойти на макроэкономический уровень и посмотреть, сколько валютной выручки мы получаем от экспорта. Надо экспортировать так, как выгоднее. Сейчас выгоднее живым скотом. Как только у нас появятся суперкрутые переработчики, тогда будет выгоднее забивать скот у нас.
А нынешний мораторий — это просто подрыв нашей конкурентоспособности. Мы 10 лет этим занимаемся, вкладываем миллиарды — и свои, и кредитные, и субсидии. И тут же государство нам экспорт закрывает. Да, понятно, что существует социальное напряжение. Да, понятно, что цена мяса растет. Но это не от нас зависит. Солярка дорожает, все остальные статьи расходов фермеров растут. Фермер тоже человек, он хочет зарабатывать, чтобы свою семью кормить. Попробуйте поменяться с ним местами, поживите в 300 км от города, от цивилизации — тогда поймете, почему мясо дорогое.
А от того, что мы не можем вывезти его живым скотом, мы просто теряем деньги.
— Поясните, сколько мы теряем, в чем разница между экспортом живым скотом и мясом.
— Объясняю: на текущий момент рыночные цены таковы: узбеки покупают наш скот по 1000 тенге за килограмм живого веса. Спокойно — с места. Это минимальная цена, а вообще, могут и 1200 дать.
— То есть откормленный бычок — 500 тыс. тенге.
— Да. А теперь смотрите — если я продам его на мясокомбинат в Казахстане, я получу деньгами, за вычетом всех расходов, примерно 375 тыс. тенге. Так что, сами видите, что выгоднее фермеру.
— Но фермеру положены еще субсидии 200 тенге за килограмм живого веса при сдаче на мясокомбинат.
— Да какая разница. Я предлагаю смотреть макроэкономически. В случае продажи живого скота деньги приходят в страну. А от того, что мы субсидии тратим, какая польза? Лучше бы мы направили их на технику.
— Но я понимаю и мотивы государства — оно хочет развивать перерабатывающую отрасль.
— Нет, не хочет. Государство в этом случае хочет только одного — искусственно сдерживать цены на мясо. Вот и все. Но это выстрел себе в ногу. Глядя на это, скотом никто заниматься не будет, все поедут в город таксовать — и что будет? Мясо подорожает до 5 тыс. тенге.
«Накрутка посредников — 40%»
— Тут, возвращаясь к началу нашей беседы, уточним: можно сдержать цены на мясо не таким образом, а поддерживая кормопроизводство и позволяя фермерам снижать издержки за счет более низкой стоимости откорма.
— Можно сдерживать цены на мясо рыночными методами. Но мы говорим, что от общего сдерживания цен надо перейти к точечной поддержке социально уязвимых слоев населения. Это эффективнее, и это не бьет по бизнесу. Это раз.
Нам нужно сократить цепочку добавления стоимости. Сейчас мясо от фермера проходит через целую череду посредников и до покупателя добирается с наценкой 35-40%. Вот вам решение — убрать эту наценку. То есть фермер отдает мясо оптом по 1600 тенге, а на базаре это мясо уже по 2400. Накрутка — 800 тенге. Ладно, там 100 тенге доставка. Но 700 тенге — это маржа посредников. Это неправильно, это непродуктивно. Эти люди лучше бы занимались другим делом. Уберем посредников — и фермер будет получать больше, и покупатель платить меньше.
Но это непросто — нужно заниматься этим вопросом, работать. А у нас не хотят, им нужен эффект здесь и сейчас. Поэтому подписали продление моратория — и все.
— В чьих силах убрать посредников? Кто этим должен заниматься? Местные власти?
— Да, местные власти. Только они не убирать посредников должны, а создавать условия, чтобы их не было. Мы сейчас с акиматом Нур-Султана прорабатываем проект — создание фермерского рынка. Он будет действовать на постоянной основе с арендной платой для фермеров в 0 тенге. Пришел фермер — сдал свою продукцию на продажу. Наценку реализации мы ограничиваем 200 тенге. Но за счет объемов всем будет выгодно. Фермер будет отдавать килограмм говядины по 1800 тенге, а рынок продавать его по 2000. И никаких посредников. И если мы раскачаем этот проект, если наш рынок займет 20-25% в объеме реализации мяса в столице, то остальные будут вынуждены под нас подстраиваться.
Также мы предлагаем форвардные закупки продукции. Мы знаем, что есть сезонные колебания цен на сельхозпродукцию. А себестоимость оборотных средств сейчас 16% годовых, что закладывается в цену мяса. При этом у государства есть стабфонды — 3, 5, 10 млрд тенге (в зависимости от региона). На эти деньги закупите продукцию осенью, по низкой цене. А зимой мы ее поставим по гарантированной цене.
«Мяса требуется все больше»
— Спасибо за интересную беседу. Завершая, не могу не спросить о том, какие перспективы программы развития мясного животноводства Вы видите? В следующем году Минсельхоз будет работать над новой пятилетней стратегией АПК РК, найдется ли в ней место скотоводству?
— Мясное животноводство — это не что-то, что можно куда-то спрятать, как иголку в стоге сена. Это основа нашей страны. Наши предки 1000 лет на этой территории выращивали скот. И почему это не нужно делать сейчас? Эту программу никуда девать нельзя, она будет основной. Эта отрасль может обеспечить занятость миллионов людей, дать им возможность работать на себя. Она обеспечит экспортный потенциал. Она создаст потребительский спрос на другие виды продукции смежных отраслей.
А перспективы мы видим хорошие. Благосостояние людей в мире растет, в том числе в соседнем Китае. Мяса требуется все больше. А рядом нет стран, кроме Казахстана и Монголии, которые бы имели потенциал роста производства в этой отрасли. Поэтому мы обречены успешно заниматься этим делом. Но на это требуется время.
Да, у Минсельхоза меняются приоритеты — в 2016 это были ЛПХ, кооперативы, сейчас — молочное животноводство. Но мясная отрасль живет и развивается. Свою жизнеспособность она доказала. Здесь работают 25 тыс. фермеров. Доля поголовья скота у фермеров сейчас 45%. А когда программа начиналась, было 10 или 15%. Так что самый быстрорастущий сегмент МСБ — это мясное животноводство, фермерство.
Когда придет осознание того, что это национальная идея, что это универсальный рецепт для борьбы с безработицей, тогда и пойдет дело веселее. К этому есть все предпосылки. Коронавирус привел к тому, что в городах нет работы. Все хотят в деревню. Надо решать вопросы земли, кредитов, инфрастуктуры.
— Будем надеяться, что эти темы найдут отражение в новой пятилетней стратегии развития АПК.
— Приоткрою вам завесу тайны: совместно с агентством стратегического планирования мы разработали свою концепцию новой программы. И мы пошли по пути решения насущных проблем. То есть не ставили в ней задачи, что к 2030 году «нам нужно прийти к тому-то». Когда пишут эти 300-страричные программы с графиками и диаграммами — это такая ерунда. Кто их читает? А мы говорим так: вот, есть такая проблема, надо ее решать. Например, сделайте так, чтобы любой желающий мог за месяц получить доступ к земле. Это и будет конкретный KPI. То же самое — за месяц оформить кредит. Таких 100 проблем мы выделили, предложили пути решения. Сейчас этот документ прорабатывается. В работе принимают участие отраслевые ассоциации, кому не безразлично сельское хозяйство. Если мы решим эти 100 проблем, заниматься сельским хозяйством в стране будет намного более рентабельно.